«В Петропавловске до конца дней своих жил ссыльный декабрист Иван Высоцкий», пишут в статьях по истории нашего города. Но известно об этом ссыльном немного.

«Высоцкий Иван (Ян) Станиславович (ок. 1803 — до 1854). Шляхтич. Родом из Гродненской губернии, крестьян не имел. Член тайного Общества зорян (1823) и Общества военных друзей (октябрь 1825)».

Так декабристом он был или членом каких-то других обществ? Первая загадка. Вторая – почему его называют то Ян, то Иван?

Гродненская губерния в первой половине 19 века относилась к Российской империи, но жили там, в основном, поляки и белорусы, даже российские военные были в основном этих же национальностей. Ян – это их имя, католическое. Впрочем, русских Иванов там тоже служило достаточно много. Но в то время в документах указывалась не национальность, а какого вероисповедания был человек – католик, православный или магометанин. Итак, судя по имени и отчеству, Ян Станиславович был поляком.

В начале 19 века в бывшей Польше было множество ученических тайных организаций, членами которых были гимназисты, студенты, а уж в них пробудить патриотизм, часто неотличимый от национализма, легко. Для маскировки юноши ставили цели благородные и романтичные — служение Богу, Отечеству и ближнему. «Взаимное товарищество», «помощь бедным», самоусовершенствование, самообразование, подчинение законной власти и вообще, «добрые дела» — вот цели зорян. Что во всем этом плохого»?!
«Зоряне», кем был и Высоцкий, отождествляли себя со светом первых солнечных лучей – утренней зари, которая должна символизировать возрождение правды и света, свободы и независимости. Собрания «зорян» проходили рано утром на городских окраинах, где они встречали восход солнца. Девизом организации были слова: «Никто меня не может запугать, если ближний о помощи молит». Это были сплошные разговоры и мечтания об освобождении Польши и восстановлении ее, любимой Ржечи Посполитой, «в прежних границах». Только где проходили эти границы юноши едва ли знали. Их несчастную страну четырежды делили между собой Австрия, Пруссия и Россия. «Зоряне» и «военные друзья» (молодые офицеры) действовали в Гродненской губернии и тоже считали ее Польшей, хотя это нынешняя Беларусь, но ее интересы юные польские патриоты вообще не принимали во внимание. Однако помнили, что когда-то, еще в 17 веке, поляки брали Москву. При таком ералаше в мозгах можно придумать такие программы!

Когда в Петербурге 14 декабря 1825 года произошло восстание декабристов, «народные витии» Гродненской губернии еще громче зашумели о борьбе за свободу Родины. В то время, когда в столице уже шли аресты восставших, молодые члены тайных обществ офицеры-декабристы К. Г. Игельстром, А. И. Вегелин и др. попытались через 10 дней! — 24 декабря 1825 г. (5 января 1826 г.) — поднять на восстание Литовский пионерный батальон, расквартированный в Белостоке как раз для борьбы с беспорядками. Офицеры убедили солдат не присягать Николаю I, но командир сумел изолировать зачинщиков бунта. Это восстание, как и в Петербурге, не удалось. Были арестованы 200 военных и учащихся. Из них 13 человек были признаны виновными, а 25 человек — «прикосновенными». Военных приговорили к смертной казни повешением. Через год наказание смягчили, вешать и Офицеров отправили в каторжные норы к «настоящим декабристам» в Петровские заводы. Помиловали «зорян» и «военных друзей», приговоренных к «лишению живота расстрелянием». Их решили отправить в крепостные работы на 5 лет с последующей ссылкой «в места отдаленные». Среди них были братья Феликс и Кароль (Карл) Ордынские и ставшие поневоле петропавловцами Людвиг Вронский и Иван Высоцкий. Средний возраст этих «государственных преступников» — 20 лет, а Феликсу на момент ареста было только 15. Всех смутьянов лишили дворянства.

За такую «милость к павшим» сейчас некоторые либеральные историки считают царя Николая I чуть ли не демократом.

Полтора года, до самого «помилования», приговоренные ожидали исполнения «царской милости», томясь в тюрьме Белостока. Ждали казней. Только летом 1827 года их, наконец, повезли на телегах в Тобольск, а затем «пешим ходом по канату» в Омск. «По канату» — это в кандалах, прикованными цепями друг к другу. До Омска всего каких-то 500-600 верст! Дойдут! И дошли…

Крепостные работы

Через месяц трое «зорян» оказались в Усть-Каменогорске — «на крепостных работах».

Лишенные «прав состояния», шляхтичи не имели крепостных крестьян (их вообще не было ни в Польше, ни в Сибири), а значит, и никаких доходов.

Без помощи родных на тяжелой работе все арестанты голодали. Во время работ в крепостях их все-таки кормили на 15 копеек в день (стоимость двух фунтов муки). Ссыльные вынуждены были просить о помощи родных. Однако и без того медленная сибирская почта доставляла их письма невыносимо долго. 15 сентября 1827 г. Высоцкий написал своим родителям в Белосток: «Дражайшие и любезнейшие родители! По месячном в городе Омске пребывании с распоряжения местного начальства отправлен верст за 900 в крепость Усть-Каменогорскую и прибыл в оную 25-го августа. Во время дороги и по прибытии на место (где мне судьба определила), слава Богу, здоров. Чувствительное ваше обо мне попечение запрещает описывать мои страдания, а только убедительнейше прошу не оставить — прислать мне денег, в которых имею я крайнюю нужду, которые посылайте на имя г. усть-каменогорского коменданта».

Ответ сестры и 110 рублей пришли в крепость через полгода – в марте. Вся корреспонденция проходила через коменданта к почтначальнику в Омск, оттуда в Петербург в III Отделение, потом к белостокскому начальнику — и снова к месту ссылки. Если все чиновники соизволили дать разрешение, деньги и письмо вручались ссыльному. А мы теперь по таким письмам можем проследить горестный путь ссыльных.

Даже присланный из Петербурга для ревизии чиновник Маслов пожалел юношей и написал в отчете начальству: «В ведении Сибирского инженерного округа состоят в крепостной работе два брата (сосланные туда в несовершеннолетии) Феликс и Карл Ордынские и Высоцкий (все лишенные дворянства). Прибыв в Сибирь, они находились в арестантской команде Омской крепости и содержались наравне с прочими крепостными арестантами в остроге, употреблялись во всех трудных работах, кои братья Ордынские исполняли с примерным усердием и без малейшего ропота. Только то обстоятельство повергало их в уныние, что им брили голову. Вследствие времени перевели сих трех арестантов на пильную мельницу, состоящую в ведении усть-каменогорского коменданта в окрестности Семипалатинской крепости, и Ордынские, полагая, что их оставят на сей мельнице до водворения на поселение, сами выстроили себе крестьянскую избу; но по требованию усть-каменогорского коменданта генерал-майора де Лианкура под предлогом лучшего за ними надзора перевели их в крепость и в течение прошлого лета употребляли для доклания кирпичей. Сии три арестанта, в особенности же братья Ордынские, отличным поведением, искренним, непритворным раскаянием заслуживают внимания начальства. Меньшой Ордынский, невзирая на молодость его, уже поседел, а старший при накладке в мельнице бревна выбил два зуба. Для снискивания себе пропитания по поступлении на поселение один из них выучился столярному мастерству, а другой стекольному. Сих трех арестантов предположено было в начале зимы перевесть в ту же пильную мельницу, которая поступила в ведение семипалатинского коменданта. Участь сих несчастных была стесняема усть-каменогорским комендантом».

Проникся сочувствием «к несчастным» даже глава тайной полиции при Николае I, начальник штаба корпуса жандармов Л.В. Дубельт. Он написал на отчете: «Почему участь сих арестантов тягостнее противу государственных преступников, приговоренных на каторжную работу?»

В январе 1830 года, последовал приказ Николая I о переводе всех троих узников… солдатами в сибирские линейные батальоны. «Отдания в солдаты» в решении суда вообще не было. Но на всё воля царская. Попали наши поляки из огня да в полымя: вместо поселения — в солдаты. А ведь это было самое тяжкое после каторги наказание: 15 лет службы с возможностью «зеленой» улицы – быть прогнанными сквозь строй.

Братьев Ордынских не разлучили. Их вместе отправили рядовыми в Сибирский линейный батальон № 8 г. Семипалатинска. Старший, Кароль (он же Карл), так и жил в Тобольске и в Семипалатинске до конца жизни, служил, коллежским регистратором, завел 6 детей, в основном, девчонок. Видимо, чтобы они в революции не ввязывались. Феликсу повезло меньше. Он был отправлен на кавказскую войну, в тот самый Тенгинский полк, где служил М.Ю. Лермонтов. И, по некоторым данным, погиб, как и поэт, в 1841 году.

В Петропавловске

Ян Высоцкий 03.05.1830 г. был отправлен в Петропавловск (тогда Тобольской губернии) и направлен служить рядовым в крепости св. Петра в Сибирском линейном батальоне № 3. В нем Ян Станиславович 15 лет тянул солдатскую лямку, хотя через пять лет после крепостных работ должен был уже жить на поселении. Его наказали повторно. В Пресновке, в батальоне №3, до самой смерти служил Людвиг Вронский.

Не будем забывать, что в 1830-31 годах в Польше, да и почти во всей Европе, прокатились новые революции. В сибирские города было сослано, по различным оценкам, около (или более) 20 тысяч поляков. Л.Вронский и Я.Высоцкий просто потерялись среди них. Никто из местных властей не разбирался, декабристы ли они или польские повстанцы. По распоряжению «пограничного начальника сибирских киргизов», в составе своих батальонов их часто отправляли в степь для охраны купеческих караванов или почты. Они сопровождали экспедиции отчаянных путешественников, гоняли барымтачей, угоняющих лошадей даже от крепостей и казацких селений. Бывало, сопровождали в пути начальство или группы товарищей по несчастью — каторжников или ссыльных. И, конечно же, несли караульную службу в крепости и в самом городе. Одна надежда тешила солдат — выслужиться и вернуться домой. Но надежды оказались напрасными, а ссылка вечной. Только 30.05.1832 года Высоцкий стал унтер-офицером, еще через 6 лет – прапорщиком.

В 1845 году Иван Высоцкий «в чине поручика был уволен от службы и определен к статским делам с чином губернского секретаря, оставаясь, по личному распоряжению Николая I, под полицейским надзором с запрещением покидать город». Чин «губернский секретарь» — самый низкий по давно устаревшей «Табели о рангах». Это «лицо, ведущее деловую переписку отдельного лица или какого-нибудь учреждения, а также ведающее делопроизводством», говорит Академический словарь. «Чинишко паршивый», – так отзывается о губернском секретаре герой одного из рассказов Лескова. А.С. Пушкин назвал примерно такого же ранга чиновника «сущим мучеником 14 класса».

Но не все так считали. Для кого-то Высоцкий был по-прежнему важной птицей. Когда он определялся в штатскую службу, возникла переписка между самим военным министром А.И.Чернышевым и новым шефом III отделения А.Ф. Орловым, недавно сменившим Бенкендорфа на этой должности. Орлов просил Чернышева «почтить его уведомлением о времени и цели существовавшего тайного общества под названием «военных друзей», а также о степени виновности и наказания лиц к оному прикосновенных». Дело, видимо, в том, что ни «зорян», ни «военных друзей» не было в Алфавите декабристов, составленном для царя и III отделения. Они появились там в последнем издании Справочника – в 1988 года.

Так, через 23 года пребывания в Сибири Иван Станиславович стал гражданским лицом, что мало облегчило его участь. Он уже был женат, «имел детей», но на жалование губернского секретаря содержать семью было очень сложно. Жену и детей ему пришлось отправить к тестю — чиновнику Карпову в Екатеринбург.

Сохранилось прошение Высоцкого о назначении ему пособия. Облагодетельствовали: как ссыльному дворянину, назначили содержание, равное солдатскому. Сохранился документ: И.Высоцкому «в 1847 было назначено денежное пособие в сумме 114 руб. 28 4/7 коп. серебром в год, полагавшееся от казны государственным преступникам». А сколько за этой бумагой переписки самых высоких чиновников — от петропавловских до столичных! За прошением — страшная нищета, иногда голод и постоянные унижения. Долгое время ссыльные вообще не получали от казны никакого пособия. Живи, как сможешь! Вот и приходилось большинству ссыльных «искать себе занятия для пропитания» и становиться столярами или стекольщиками.

Лучше жизнь Высоцкого не стала. В адресной книге Комитета опеки ссыльных и их семей, который организовала на Украине Ружа Собаньская, записано про Высоцкого: «Пишет своей сестре в Винницу дня 9 июня 1849 года, что уже 23 года как находится в Сибири, что в этом году больше всего пострадал за свою жизнь при пожаре города Петропавловска, поскольку едва остался жив, в опаленном халате с испачканной сажей головой, несколько дней был без какой-либо еды, пил только воду. Поселенец. Нельзя ему никогда отлучаться».

На этом документальные сведения о жизни И.С.Высоцкого в г. Петропавловске исчерпываются. Вероятно, вскоре после этого он скончался. Точно неизвестно, когда он умер и где был похоронен. Но в том же справочнике «Декабристы» сказано: — «умер до 1854 г.». А похоронен был Иван Станиславович явно в Петропавловске на солдатском кладбище. На том месте сейчас стоит университет — СКГУ.

У нас осталась неразгаданной еще одна фраза из Биографического справочника «Декабристы»: один сын Высоцкого «был учителем рисования в Тарском уездном училище».

Коренные сибиряки Высоцкие

Откуда же взялась дата смерти Высоцкого «до 1854 года»? Из письма неугомонного декабриста В.И. Штейнгейля. Вечный защитник всех обиженных, он обращается к Ивану Ивановичу Пущину, лицейскому другу Пушкина и тоже неустанному ходатаю по делам товарищей по несчастью. В письме В.И. Штейнгейля просьба похлопотать о сыне покойного Высоцкого: «Если будете писать к Николаю Ивановичу (брату И.И.Пущина, чиновнику министерства юстиции. – А. К.), попросите его, буде имеете знакомых в Академии Художеств, чтобы походатайствовал об одобрении рисунков Высоцкого, вольноопределенного учителя рисования в Тарское уездное училище… Этот Высоцкий, сын умершего политического преступника, единственная подпора матери и малолетних братьев и сестер. С Божиею помощью… Высоцкий уже допущен (директором училища) к исправлению должности. Приложите руку к довершению …» В письме явно речь идет о сыне Ивана Станиславовича Высоцкого. Но предполагаемый сын по отчеству …Николаевич, а не Янович или Иванович. Тобольские и тарские краеведы предполагают, что это был сын жены сын декабриста от другого брака, усыновленный им, или приемный мальчик. Такое не было редкостью. У многих ссыльных декабристов были приемные дети.

Вероятно, И.И.Пущин действительно «приложил руку», потому что в «Аттестате» Константина Высоцкого появляется запись о том, что он выдержал экзамен в Педагогическом Совете Тобольской гимназии и допущен к исправлению должности учителя рисования. Императорской Академией Художеств 1855 года января 26-го он тоже был «удостоен звания учителя рисования». Вся эта катавасия с перепиской и «приложением рук» вызвана тем, что сын ссыльного не имел права окончить гимназию и мог стать только учителем в народном училище, а не в гимназии.

Константин Николаевич и сейчас является гордостью Тюмени. Выйдя в отставку в 1863 году, он успешно занялся предпринимательством и стал инициатором многих прогрессивных начинаний в Тюмени: открыл первые в истории города фотомастерскую (1867), типографию с переплетной мастерской (1869). Он стал издателем первой тюменской газеты «Сибирский листок объявлений» (1879). Так начиналась новая история семьи Высоцких — сибирских просветителей, книгоиздателей и меценатов. Старинные фотографии работы мастерской К.Н. Высоцкого и ныне ценятся у коллекционеров, а тюменский музей устраивает их выставки. В типографии печатались книги и альбомы местных авторов, зачастую тоже не очень благонадежных, за что за К. Высоцким, как когда-то за его отцом, был установлен полицейский надзор. В 60-е годы К.Н. Высоцкий руководил демократическим кружком, который был закрыт полицией как «нигилистический». Не те книги читали и обсуждали кружковцы – Чернышевского, Толстого, Тургенева!

К.Н. Высоцкий был женат на дочери священника, Людмиле Афанасьевне, в семье было две дочери — Мария и Людмила и сын Николай.

Николай стал геологом, в честь него назван открытый им минерал высоцкит. Людмила получила в наследство типографию и продолжала дело отца до 1909 года. А Мария вышла замуж за богатого купца Князева, сподвижника ее отца. Их сыном был советский поэт Василий Васильевич Князев. Тут начинается новая трагедия – советская.

«Красный звонарь»

Мальчику не очень везло в жизни. Восьмилетним он остался круглым сиротой. Его воспитала тетя Людмила Константиновна Высоцкая. Она в 1904 году отвезла мальчика в Петербург, где он поступил в земскую учительскую школу. В своих юношеских стихах Василий Князев остро откликнулся на события 1905 года, писал статьи, листовки. За это и еще за какие-то проступки он был исключен из школы и занялся исключительно литературной работой. Он печатался в сатирических листках и журналах, в детских изданиях. В позже изданные сборники Князева «Сатирические песни» (1910), «Двуногие без перьев» (1914) вошли лучшие из стихотворений, написанных в 1910-е годы. В своих стихах В.В.Князев высмеивал царских генералов и финансовых деятелей, издевался над царским министром С.Ю. Витте, разоблачал руководителей «черной сотни», обрушивался за непоследовательность на кадетов и октябристов. В 1911-1912 годах несколько его стихотворений было опубликовано в «Правде». После октября 1917 года Князев своим творчеством стал поддерживать молодую Советскую республику. В январе 1918 года «Красная газета» сообщила о желании «бывшего сотрудника буржуазной прессы Князева отдать свой талант на служение народу». Один за другим выходили стихотворные сборники, об идейной направленности которых говорят сами названия: «Красное евангелие», «Красные звоны и песни», «Песни красного звонаря». Тогда же Князев редактировал журнал «Красная колокольня», руководил стихотворным отделом «Красной газеты», выступал на митингах, участвовал в агитпоездках на фронт, там организовал фронтовую газету и «окопный театр».

За два года Князев пишет множество стихов и песен, в том числе знаменитую «Песню коммуны» – тогда одну из любимых песен Ленина. На многолюдных митингах восторженно повторяли ее рефрен: «Никогда, никогда, никогда, никогда коммунары не будут рабами!». Вот строки из нее:

Нас не сломит нужда,
Не согнет нас беда,
Рок капризный не властен над нами:
Никогда, никогда,
Никогда, никогда
Коммунары не будут рабами!

Еще в 20-е годы Князев начал работу над романом-эпопеей «Деды». В основе его — «история целого рода в семейно-бытовом интерьере», как говорил он. В набросках романа прослеживались судьбы клана Князевых-Высоцких.

Но человек откровенный и эмоциональный, к тому же работавший в сатирических изданиях, В.В.Князев не скрывал, что ему не нравится ряд сторон советской жизни. В 1924 году, поэт добровольно вышел из партии, к 30-м годам постепенно его имя сошло со страниц газет. Последняя книга, изданная при жизни, – «За четверть века» (1935).

Князев неосторожно резко высказывался в общественных местах в адрес советской власти и в адрес Сталина. А тут еще Князева угораздило начать роман о гибели С.М.Кирова.

Сначала он был исключен из Союза писателей, а в марте 1937 года его арестовали по доносу двух коллег, которых он считал друзьями. Из обвинительного заключения по следственному делу: «на протяжении ряда лет систематически проводил среди писателей и литературоведов контрреволюционную агитацию». Из приговора: «Князева Василия Васильевича… лишить свободы на пять лет … с последующим поражением его в правах сроком на три года». Как этот приговор напоминает тот, что вынесли его прадеду более сотни лет назад! Только вместо «ссылки навечно» — здесь «поражение в правах».


Дом купеческой семьи Князевых в Тюмени, в котором родился поэт Василий Князев

Князев был отправлен из Ленинграда во Владивосток, а затем в Магадан. Давно больной, слабый, он умер на пути к лагерю, в поселке Атка, по официальным данным, в ноябре 1937 года. И тоже неизвестно, где похоронен.

В литературных справочниках все Высоцкие обычно упоминаются вместе, в хронологическом порядке: «Василий Васильевич Князев (1887-1937) — русский и советский поэт, внук тюменского книгоиздателя К.Н.Высоцкого, правнук политического ссыльного Яна Высоцкого». Круг замкнулся…

Ленинградский поэт Валентин Португалов, также отбывавший заключение в Магаданском крае, посвятил Князеву стихотворение «Дядя Вася»:

Зоренька-огнёвка занялася
Над тайгой, над белыми лесами…
Помирал на Атке дядя Вася,
Старичок с колючими усами…

Стыли окна, серые от грязи,
Был барак больничный сердцу тесен,
Умирал поэт Василий Князев,
Не допев своих последних песен…

Было «старичку с колючими усами» 50 лет. Почти столько же было его деду декабристу, когда тот ушел из жизни. Вся жизнь поэта уместилась в паре строчек на мемориальной доске, установленной в Тюмени на стене роскошного особняка его деда и тезки — Василия Князева: «Здесь родился и провел детские годы известный советский поэт В.В.Князев (1887-1937)». Он был реабилитирован в через 55 лет после гибели «за отсутствием состава преступления».